Пределы роста, или пир во время чумы
06.11.2007 18:47Человечество, численность которого колеблется в настоящее время между 6 и 7 миллиардами, представляет собой уникальную, глобально распространенную популяцию живых существ. В этом и только в этом смысле человечество существует по популяционным законам, важнейший из которых связан с пределом роста популяции в зависимости от ресурсной базы.
Эта тема была поднята лет 30–40 назад группой исследователей в рамках научного проекта «Римского клуба» — собрания интеллектуалов, которым в то время руководил итальянский общественный деятель Аурелио Печчеи. Было достаточно надежно установлено, что человечество при заданных параметрах имеет пределы своего развития, связанные с исчерпаемостью основных ресурсов и «исчерпаемостью» экологических возможностей планеты, то есть ее способностью утилизировать выбросы. Надо иметь в виду, что говорить о человечестве как о некоторой целостности, как о единой популяции можно лишь с относительно недавнего времени. Согласно выводам замечательного американского ученого Иммануила Валлерстайна, «мир как система» сформировался лишь к XVI веку. До этого времени происходящее в одной части ойкумены совершенно не влияло на то, что происходило в других ее частях. Сейчас совершенно иная ситуация, и хотя понятие «глобализация» имеет во многом политически конъюнктурный характер, в одном оно правильно: проблемы и угрозы приняли именно глобальный характер.Если применительно к биологическим популяциям можно говорить о том, что объем ресурсной базы регулирует их численность, то с человечеством все гораздо сложнее. Пределы человеческого популяционного роста имеют важнейшую систему опосредований, связанную с культурой в широком смысле этого слова — как с ее технологической, так и с ее духовной составляющей. Как уже говорилось, современный кризис глобален, но следует добавить, что это первый глобальный кризис. И связан он главным образом с тем, что мы пока не умеем управлять своими технологической и социальноэкономической базами. Можно сказать и так — это кризис глобального индустриального капиталистического общества. Капитализм развивался именно в рамках становления мира как единой системы, существенно способствуя этому процессу. В рамках индустриального общества происходила и демографическая революция, то есть рост численности населения планеты с 1,5 млрд человек в начале XX века до современных показателей.
Технологическая база индустриального общества сейчас основывается на использовании исчерпаемых ресурсов планеты, и в первую очередь таких энергетических ресурсов, как каменный уголь, нефть, природный газ. Альтернативные, возобновляемые источники энергии пока дороги, соответствующие технологии распространены мало, и лишь некоторые страны (например, Германия) имеют серьезные успехи в их применении. Кроме того, использование биомассы для выработки топлива ведет к росту цен на продовольствие (что мы ощутили уже в текущем году). Производство энергии из расщепляющихся материалов также имеет свои ограничения. Они достаточно редко распространены в природе (основные залежи расположены в Австралии и Казахстане); технологии их применения далеко не безупречны с экологической точки зрения; весьма серьезна проблема утилизации ядерных отходов; наконец, с этим типом источников энергии связана проблема распространения ядерного оружия. Таким образом, использование базового ныне типа энергоносителей (даже с учетом их негативного воздействия на экологию) не имеет в обозримом будущем серьезных альтернатив. При этом с учетом нынешних темпов потребления углеводородов из разведанных запасов хватит только на 20–30 лет.
В современном политическом обиходе очевидны две позиции по поводу указанной проблемы. Одна из них основывается на том соображении, что ограниченные ресурсы планеты надо зарезервировать для себя, причем используя любые средства: подкуп элит или их смена, контролируемые конфликты, политическое давление, военные угрозы или прямое вооруженное вмешательство. Понятно, что речь идет в первую очередь о странах Запада, хотя между Европой и США существуют некоторые различия. Европа заинтересована в стабильных поставках относительно дешевых энергоносителей, причем цена должна определяться на рынке. Отсюда европейские идеи о диверсификации поставок, «демонополизации» поставщиков, включении России в систему Энергетической хартии Европы. Как можно понять, США пока заинтересованы в высоких ценах на энергоносители — чтобы экономически ослабить Китай. Последний заинтересован в стабильных поставках и умеренных ценах. Надо отметить, что, вопервых, основной прирост потребления энергоносителей приходится именно на Китай, а вовторых, что основной источник этого стратегического сырья для страны — Ближний Восток. Эта позиция в целом провоцирует сильнейшую конкуренцию; рост потребления и быстрое исчерпание ресурсов; серьезные кризисы в тех странах, где энергоносителей недостаточно.
Как мне кажется, суть противоположной позиции — в российской концепции «великой энергетической державы». Она предполагает высокие и стабильно растущие цены на углеводороды; распределение ресурсов в соответствии с интересами и возможностями всех государств: производителей, потребителей, транзитных стран. Этот подход требует широкого диалога, но он имеет очевидные преимущества. Понятно, что данная политика соответствует интересам нашей страны (а также странпроизводителей энергоресурсов и стран, которые не слишком зависимы от поставок углеводородов), но она имеет более широкое значение. Смысл в том, что ископаемые источники энергии сохранятся дольше, что позволит провести технологическую перестройку мировой экономики. Кроме того, в этом случае можно предполагать более равномерное распределение мирового богатства.
Это касается технологических аспектов современного общества. Не менее важную роль в интересующем нас вопросе имеет его социальноэкономическая и культурная составляющая, то, что называется «духом капитализма». Важные понятия здесь — прибыль, конкуренция, рост потребительских возможностей. Причем до конца не понятно, определяется ли рост потребления преимущественно технологическим прогрессом или иными факторами, связанными с «вшитыми» в социальноэкономическую систему механизмами перераспределения (то есть дешевого «рыночного» использования ресурсов, равнозначного понятию «эксплуатация»). В любом случае, в социальноэкономическую систему капитализма включены оба фактора роста.
Особо следует сказать о феномене потребления. Как полагал К. Маркс, рост человеческих потребностей не имеет пределов (на фоне по существу предельного роста человеческих возможностей). Любая страна Запада (да и не только) будет защищать достигнутый гражданами уровень потребления. Причем будет защищать всеми доступными государству способами (в этом оборотная сторона современной демократии). И лишь в редких случаях рост необоснованного потребления фиксируется как частный долг (современный ипотечный кризис в США) или государственный долг (например, необеспеченность мировой долларовой массы). На этой особенности современного капиталистического общества основана первая из названных здесь позиций по отношению к исчерпаемым энергетическим ресурсам.
Эти фундаментальные тенденции современного мира реализуются на фоне текущих политических процессов. Важнейший из них — нарастающая конкуренция между уходящим лидером (США) и становящимся центром силы (Китай). США, как очевидно, готовы защищать свое лидерство, а по существу недостижимый уровень жизни своих граждан, любыми средствами, включая военные. Как уже говорилось, важнейшая задача в этом смысле — отрезать Китай от энергоресурсов. Иными словами, речь идет об установлении полного и безоговорочного контроля над регионом, связанным с Персидским заливом и Каспийским морем. Речь идет также о контроле над основными путями транспортировки энергоносителей. Речь идет и о том, чтобы сменить руководство в тех нефтедобывающих и транзитных странах, которые имеют добрые отношения с Китаем (например, в Иране).
Я сам не большой любитель Китая и считаю, что китайская гегемония была бы ничем не лучше американской. Но, признав факт американокитайских противоречий, мы должны понять, что наблюдается новый этап так называемой «большой игры», то есть борьбы между мировыми державами за распределение сфер влияния на Ближнем и Среднем Востоке, а также в Центральной Азии. Сам термин, если не ошибаюсь, был введен еще в XIX веке, но с того времени ставки в этой игре значительно повысились. Следует напомнить, что регион, о котором идет речь, является не только ведущим в мире ресурсом энергоносителей, а следовательно, и основным узлом мировых политических противоречий. Это регион классического Ислама и основных религиозных святынь. Соединение геоэкономических, геополитических и религиозных мотивов по принципу «три в одном» может составить весьма горючую смесь.
Странам Ближнего и Среднего Востока, а также Центральной Азии весьма не повезло в том, что уже несколько столетий они находятся в фокусе мировой политики. Ведь сам этот регион весьма неоднороден и содержит массу внутренних противоречий. Они проявляются с завидной регулярностью. Только в последние несколько недель с новой силой обострился курдский вопрос, что поставило, например, США в совершенно двусмысленное положение: они союзник Турции по НАТО, протектор Ирака, оппонент Ирана. Что делать в том случае, если курды реально начнут процесс становления независимого государства? Хватит ли у американцев сил поддерживать возможный союз между Мушаррафом и Бхутто в Пакистане в условиях постоянных антиправительственных (читай — антиамериканских) выступлений в этой стране? В регионе накопилось огромное количество горючего материала, и достаточно лишь повода, чтобы произошла детонация. Современная политика дает достаточно подобных поводов.
Я считаю, что грандиозный глобальный кризис — в современных условиях — может быть вызван двумя сопряженными причинами: социальным взрывом в регионе Ближнего и Среднего Востока и резким обвалом американского доллара. Это будет крах политической и экономической системы современного капиталистического общества. И неизвестно, что придет ей на смену. Мне кажется, что задача ответственных политиков — минимизировать возможности для реализации этого сценария, а по существу — разработать программу глобальных изменений на предстоящие 20–30 лет.
Лев Перепелкин, к. и. н.
Москва